Сложенный из сиплых октав прибоя ажурный Ланжерон убаюкивает сразу.
— Баю, баюшки, баю, — укачивал страдающий отсутствием присутствия слуха папа.
— Алик! — кричал из большой комнаты дядя Рома. — Ты же испортишь ребенку слух.
Тогда отец декламировал:
«Спокойной вам ночи, приятного сна,
Желаю вам видеть козла и осла.
Козла до полночи, осла до утра,
Спокойной вам ночи, приятного сна».
— Алик. Не пугай ребенка такими рассказами на сон грядущий! Лучше я патру(1) анекдота мальчику расскажу.
— Рома, не выступай, ты не прошёл у нас с Милой цензуру, — притормаживала шумного Рому его всегда уравновешенная жена Зина.
— Ему никогда не получить разрешения на анекдоты и острословие в нашей канцелярии, — подтверждала мама.
Они смеялись хором — звонко, ветрено, бесконечно...
Мне уютно. Я дружу с этой компанией. Папа заканчивал речитатив про козлика и ослика и продолжал недорассказанную историю о славном пирате Эльгоро Бернардито(2)... Я засыпал глав через пять, где-то после третьего абордажа, тогда отец возвращался в шумную компанию, под предводительством дяди Ромы...
Любое братство эпохи кухонной культуры прописывало своего «Моню Весёлкина». Роман Борисович Векслер был таким «Моней» — тамадой без паспорта, трагедийным по образу Михаила Паниковского и юмористом на все сто килограммов своего добродушного веса...
— Мама, прости меня всего сразу! — взывал он, вознося ручищи к низкому потолку родительской «хрущёвки».
— Рома, тише! — жалобил его первый, справившийся с коликами и обретший дар хоть какой-то речи.
— Хорошо, — снижал тон дядя Рома, продолжая исполнение знаменитой поэмы-трагедии о том, как животные бежали вдоль берегов речки «Миси-Писи» и по дороге вытворяли такое, что в определенных местах запинался сам рассказчик.
Гул нарастал, я просыпался и требовал: «Дядя Рома, громче, не слышно!»
— Я же отправил тебя в библиóтеку, — изумлялся тот, и папе снова приходилось рассказывать о приключениях одноглазого Эльгоро...
— Алик, всё мыши съели, — в подтверждение своих слов дядя Рома показывал вылизанную, что и мыть не нужно, тарелку, когда очумевший от пиратских подвигов отец возвращался в большую комнату...
«Большая» — это так — «одно название». Через год после свадьбы родители первыми среди друзей вселились в собственную двухкомнатную кооперативную квартиру в только что вылупившейся в степи новостройке — Черёмушках. С тех пор все, за редкими исключениями, сборы проходили у нас, потому мне и посчастливилось изучить репертуар Романа Борисовича.
Заселение началось в душном августе...
На пятом этаже, под раскаленной крышей, справляли новоселье. Ребята: Рома, Женя, Зюня, Алик – все как один при параде, в галстуках. Бабушка спросила:
— Ромочка, может мы вам мешаем?
— Да, Идит Ильинична, — отвечал вспотевший Рома.
— Я — Лидия Ильинична, — засобиралась обиженная бабушка.
Мама, стариков во дворе перехватившая, ну очень плоха в роли адвоката:
— Ну, Вы же знаете Ромку, он без умысла... Ребятам жарко, хочется раздеться, а при Вас — неудобно...
— Миля, мы не сердимся, просто нам пора, — тоном обиженного ребенка говорит бабушка.
Мама, закипая, поднимается на пятый этаж, а они, Алик, Зюня, Женя, Рома, сидя смирнёхонько, в трусах на единственной тахте, да еще нога на ногу в одну
сторону сложили. Мама — в смех...
Вечером на балконе она плакала.
— Втихую слёзы льёшь, — большими руками обнял Рома.
— Плачу, конечно, переехали сюда с бомондной Пушкинской, а тут — степь, пыль, три дома, с аэропорта самолёты взлетают, в только что заложенном парке деревья, как веники, дворниками подзабытые или специально до утра оставленные, торчат. Степь кругом... А как осенью размоет — недобраться...
— Не реви, глупая, тут тебе Елисеевские поля и Булонский лес, — на полном серьёзе сказал Роман Борисович.
Мама успокоилась, больше не жалась в свои мокрые ладошки.
...Я просыпаюсь от прикосновения чего-то холодного.
— Мороженое «пломбир», в стаканчике, одна штука... Будешь, блин пригоревший? Может, тебя перевернуть? Скажи мне, выпускник средней школы, кто тебя с таким «брынзовым»(3) загаром допустит на экзамены?
Серёжа был не один. В последнее время его окружали немногословные ребята, на полном серьёзе занимавшиеся добычей лёгких денег при помощи тяжёлых ударов... Немногим раньше мы вязали венки, разнообразя невычурный пейзаж Второго Интернационального кладбища; потом «шлепали» майки из нижнего белья и продавали эти «изделия» как фирменные — так после недолгих подвальных совещаний претворялись в жизнь Серёжины идеи. Основными исполнителями были мы с Besame, хотя иногда, по желанию или в силу необходимости, в бадягу(4)
подключались Алла, рыжий Сёва, Длинный и другие.
В те недавние времена Серёжа дрался просто так, цитируя в милицейских протоколах слова Портоса: «Дерусь, потому что дерусь». Теперь кулаки стали кормить голубятника Серёгу. Невинные игры закончились, а у самого сильного и старшего нашего двора не осталось соперников — только враги.
— Серый, что у Besame с Алкой?
— Не ладится на почве зелья. И она права: Володя потонул в этом.
— Думал, Алла его вытащит.
— Брось, малыш! Besame для неё теперь — Мюнхгаузен. Нехай сам себя за волосы из болота тащит. Да и Алла наша теперь не та... Я вчера дежурил у валютного, по своей линии. Бах — свинцом в лоб — Алка в «мини», под ручку с раскормленным бульдогом с «чёрного» сухогруза... морда у матросика: захочешь — не промахнёшься...
— И ты?
— Не промазал... Швед свалился, как тумба Юхансон(5). С ним приятель — жлобок крепкий, ко мне бросился. Надо бы к тумбе, а он ко мне — дура. Я подсел, снизу поднял его, на кулаках пронес до стены. Там и оставил. Алку за руку — она брыкается, орет... В бар затащил, успокоил, потом поговорили по душам... Валютная проститутка наша Алла. И не то страшно, что в дерьме она том по
самое то; другое плохо: занимается древней профессией не только ради денег... «...Это дает самостоятельность, независимость, иногда — удовлетворение...» — как
тебе цитата из первоисточника? Сутенёра знаю — Васька Жох, из молдованских(6) «авторитетов». Этого рубаку я уделаю сам на сам. Плохо, что не поможет это... и Besame скоро от наркоты пропадёт, и Алла у валютного, в мини- бикини...
— «Песок не удержать в ладонях, даже моих, сильных», — сказал мудрец... — А может, я так сказал...
Слезой промокшею сползла
К иконе — Сыну и Отцу —
Не деревянная слеза
По деревянному лицу...
— Серый, давай возьмем борцов, Длинного и задавим Жоха.
— И что изменится? Я сказал ей что-то похожее. Знаешь, что ответила? «Я не домашняя собачка, сама собой распоряжаюсь. Тронешь одного сутенёра — другого найду, мало их что ли?» А потом в слёзы: «Серёженька, я по уши в этом дерьме! Не лезь, Серый! Сам не лезь и ребят не втягивай... Жох — серьезный парень, нельзя с ним воевать. И Besame оставь — не вывести его с конопляных полей, пропал он там». Мы вместе колясочку по Александровскому саду катить не будем; Алла и Володя уже не «тили-тили-тесто», не жених и невеста, а прорва и плановой(7)... Вот тебе и вся история любви, Лёха... Хорошо быть голубем, да не примут меня в общежитие птицы — чисто там. Тебя, может, и возьмут — ты не
блатной, тебе книжки писать... Воевать, если что, ты не будешь. Да и не решил — надо ли?..
— Значит, все останется на своих местах. Мы отвернёмся, ручки покорно сложим — Да, Серёжа?
— Думаю, нет.
— Нет и еще раз нет! — я так обрадовался, что заорал в полный голос. — Мы поедем к старшим, получим согласие, прихватим борцов и Длинного! Она после опомнится. Спасём её — она — Besame! Нужно действовать!
— Не сходится, романтик. На улице, где теперь прописан и живу я, где ходит этот гад, — свои законы. Если начать войну на ровном месте, да без повода: мудрая стая отвернется от меня и будет права.
Кружились мыльные пузыри. Хрупкая Алла, обутая в жёлтые сандалики и одетая в красное платьице с зелёным, вышитым на декоративном кармане грибочком, стояла на скамейке и пускала радостные радужные шарики в небо. Мы с Володей, хлопая в ладоши, разбивали их вдребезги, во множество разноцветных, покалывающих глаза брызг. Алла обиделась и заплакала. Тогда Серёжа обхватил нас и усадил на скамейку. Теперь счастливая девочка запускала мыльные пузыри высоко-высоко, а мы, трое, сидя в обнимку, громко скандировали «ура» летящим
планетам-шарам...
— Володя, этот шар я запускаю в твою честь. Я называю его планета Besame mucho. Ты сегодня утром так здорово сыграл эту мелодию...
Hold me, my darling, and say that you’ll always be mine(8)...
___________
1 Четыре (из молдовского).
2 Герой приключенческого романа «Наследник из Калькутты».
3 У одесситов всегда не хватало времени для пляжа — отсюда и шутливая аналогия должным бы иметь
бронзовым загаром.
4 Некоторое творческое братство.
5 Вратарь хоккейной сборной Швеции.
6 Из района Молдованка.
7 Проститутка и наркоман.
8 Обними меня, моя дорогая, и скажи, что будешь моей всегда...
